Константин Лакин

Рассказы

Родился в 1962 году в Москве. Воспоминания о детском саде — светлые, неконтрастные, лиловые. О школе — в шашечку, контрастные, черно-белые. О ВУЗе — пастельные, неконтрастные, цветные. В дальнейшем — по-разному. Всю свою жизнь сочетал занятия математикой с литературой, музыкой и паяльником. Способен смотреть на море часами, сутками, неделями, месяцами. Ситуацию гаишник/водитель считает спортом, поэтому исправно платит штрафы, будучи пойманным на нарушении (что поделать — проиграл), но никогда не дает денег, если претензии не обоснованы (грязный спорт нам не нужен). Верит в говорящих скворцов. Не верит в Нострадамуса. Любит женщин (не всех). Не любит автомобильные пробки (все). Считает осину потемневшей березой.

ИНСПЕКТОРСКАЯ ПРОВЕРКА

Ручной гранатомет РПГ-7 — это такая труба с ручкой. В переднее отверстие вставляется реактивная граната. Из тыльной дырки вылетают отработанные газы. Труба кладется на плечо, направляется гранатой в сторону супостата и жахает. К РПГ-7 можно пристегнуть оптический прицел — это важно.

1.

На военной кафедре нашего института в восьмидесятых годах прошлого века не служило ни одного лейтенанта — ни старшего, ни младшего, ни просто. Был капитан, да и то маленькие звездочки прямо на глазах стягивались к центру его погона в пять лучей большего формата. Наблюдалось несколько майоров. Приходя в институт в начале очередного учебного года, мы с удовлетворением отмечали: ценность нашего офицерского состава, измеряемая валовым количеством двухпросветных звезд, неизменно возрастала. Так что, в основном, преподаватели военной кафедры носили звание подполковника. Встречались и каракулевые папахи.

Будучи студентом, я мало интересовался моральными и политическими качествами советских офицеров, позволявшими им сменить захватывающую полевую службу на тяжелые преподавательские будни в престижном московском ВУЗе. Подозреваю, что тут не обходилось без мохнатых рук, родственных отношений, высоких связей и прочих катализаторов территориально-карьерного роста. Но то ли так складывались звезды, то ли начальник кафедры умел подбирать коллектив, то ли сам коллектив неким секретным образом умудрялся правильно воспитывать вновь прибывших офицеров... Короче, результат был впечатляющим: отцы-командиры отличались ровным спокойным нравом, употребляли матерные слова только в куртуазных семантических конструкциях, а, отмечая общенародные и внутрикафедральные праздники, лишь наливались здоровой пунцовостью, что никак не отражалось на боевой и политической подготовке личного состава.

Каждый студент здесь именовался курсантом. Каждая студенческая группа — взводом. К каждому взводу был приставлен отдельный офицер-куратор, в задачи которого входило: следить за правильной стрижкой курсантских голов; уравновешивать прогулы изготовлением предметов наглядной военно-патриотической агитации; объяснять тютям-студентам алгоритмы подношения экзаменационного коньяка; а в свободное от вышеперечисленных занятий время — учить их мудреной военной науке. Вот таким-то куратором в одной из групп и был ветеран танковых войск подполковник Данилов.

Есть люди, работой которых любуешься. Иной шофер так сливается со своим автомобилем, так любит дорогу, что понимаешь: человек нашел свою стезю. А уважающий животных работник зоопарка! А в кайф корпящий над пробирками химик! Именно таким специалистом, стопроцентно подходящим для воспитания офицеров из совершенно не интересующихся ратным делом студентов, и был добродушный, низкорослый, облысевший, никогда не поднимавший голоса, с вечно укоризненно-хитрой усмешкой на губах подполковник Данилов.

Как артистично и наглядно, снимая фуражку и поглаживая почти лысую голову, он демонстрировал стрижку, к которой должен стремиться каждый воин! С каким недюжинным тактом и мягким армейским юмором он объяснял теорию корреляции количества коньячных звезд со средним экзаменационным баллом взвода! И ни одной подлянки, ни одной кляузы начальнику кафедры — даже когда студенты приходили на занятия с пацифистскими значками или в качестве строевой песни горланили гребневскую «Где ты теперь, поручик Иванов...» Остановит Данилов марширующий взвод. Глянет с интересом. И скажет: «Песня, конечно, хорошая... вот только... огонька маловато...»

В группе, где куратором был подполковник Данилов, учился Паша Плинов. Студентом он был безалаберным, ходил на занятия не часто, но учил науку всерьез — особенно интересовавшие его предметы. В общем, деканатские проблемы прогулов Паша решал за счет крепких знаний по профилирующим предметам. Что же касается военной кафедры, то там Плинов был вообще редким гостем. А по причине этого имел особые взаимоотношения с подполковником Даниловым и раз в семестр ваял тексты для агитационных материалов, стендов и боевых листков. В итоге и оценки были нормальны, и военно-политическая агитация велась с присущим Паше огоньком.

На занятиях по стратегии и тактике взвод Данилова обычно брал Бонн. Чем-то этот далекий немецкий город особенно насолил подполковнику, и поэтому, развернув карты, студенты двигали на запад живую силу, бронетехнику и части обеспечения. Бонн не сопротивлялся, и к окончанию очередного академического часа бывал повержен. Тропа на Бонн оказалась настолько хорошо протоптана, что даже по прошествии двадцати лет кое-кто из бывших студентов мог легко принудить к капитуляции этот маленький городишко, без труда пройдя половину Европы и будучи встречен боннцами как старый знакомый. Но доставалось не только многострадальной столице ФРГ. Несколько раз по неизведанным причинам взвод забредал левее и брал Мадрид. А однажды то ли у подполковника разбился дефицитный китайский термос, то ли случилась ещё какая неприятность, но целью марша стал Пекин. Азиаты оборонялись так же нехотя, как и европейцы. Но до Пекина добраться не удалось — слишком далеко для стремительного 45-минутного похода.

Естественно, кроме теоретических, случались и практические занятия. Причем не только осенью-весной, а и в разгар стужи. Но в зимнее поле Данилов студентов не водил, посылая стремительно майоровевшего капитана.

Капитан только что слинял из Таманской дивизии и не сразу приобрел полноценный кафедральный лоск. Поначалу он говорил странные слова и делал нелогичные вещи. Так, загнав взвод в девственные сугробы, он утверждал, что каждый курсант представляет собой боевую машину пехоты, командует ею и мечтает стремительным рывком преодолеть огромное заснеженное поле на задах института. За деревьями капитану чудились огневые точки противника. А маячившая вдалеке непонятно как сохранившаяся на территории Москвы деревня почему-то всегда была занята противником. Курсанты рычали, изображая моторы, и уходили в снег с головой.

Видимо, пришедшие с полевых занятий мокрые студенты настолько дисгармонировали с паркетными полами ВУЗа, что капитану было указано, и полумеханизированное рыхление снега прекратилось. Со временем капитан все реже останавливал строй для проникновенного рассказа о том, как на марше таманские бойцы изрыгают из себя харч в каски, дабы не пачкать рыгающих рядом товарищей. В общем, столичный лоск постепенно покрывал бравого таманца. Но все равно, до подполковника Данилова капитану было как PDP до Vax .

Так текла размеренная воинская жизнь — неделя за неделей, семестр за семестром. Особо послушные студенты не пропускали занятий, дежурили «на тумбочке», стригли волосы и постигали тайны устройства различных видов оружия. Остальные тоже учились, но избегали «тумбочки». То есть наблюдалась редкостная гармония, изредка прерываемая обменом экзаменационных оценок на коньяк. А также инспекторскими проверками, учиняемыми вышестоящими то ли штабами, то ли иными военными субстанциями. Об одной из таких проверок и пойдет речь.